Дружба народов-наивная мечта

Мы жили в наивную эпоху, когда была уверенность, что впереди светлое будущее, дружба, взаимоуважение, справедливость, станут главным в отношениях народов.

Конечно, был империализм, колониализм, милитаризм, реваншизм, но казалось, что все это на последнем дыхании и все народы вот-вот поймут, что так дальше жить нельзя. Один только 1960 год что значил – пол Африки освободилось от колониальной зависимости.

Пугали возможной атомной войной, все было очень серьезно. В школе были уроки гражданской обороны, везде были бомбоубежища, по стенам всех учреждений висели плакаты с атомными грибами и дядьками в противогазах. Но не верилось (как и сейчас не верится), что такое может случиться.

Все «прогрессивное человечество» было с нами, и верилось в победу миролюбивых сил.

Так жили в шестидесятые и отголоски таких настроений оставались до конца Советской эпохи.

Почему не сложились отношения между народами.

Поляки, чехи, прибалты и теперь украинцы люто ненавидят Россию.

Ненавидят Россию в Европе и многие в Америке, хотя там мало кто знает, где эта Россия вообще.

Говорят — это ваша пропаганда, а что, на самом деле, любят?

Испытывают ли в России встречную ненависть?

Чувство ненависти к немцам, которое было во время войны и сразу после войны, довольно быстро ослабло. В моем поколении, в 60-годы, мальчишки играли в войну, но ненависти к немцам уже не было. Фронтовики, (которые, к сожалению, очень быстро умерли в те годы), пока были живы, мало что рассказывали о войне, не любили рассказывать, подвиги видели не часто, а ужасы и кровь все время.

 Для взрослых в те, и последующие годы, товарищи из ГДР были уже друзьями. Многие, кто служили в ГСВГ, делились вполне теплыми воспоминаниями и о стране, и о людях. Говорили о каких-то мало понятных привычках и традициях, но в целом, говорили скорее с симпатией.

Поляки и венгры были тоже свои, а уж болгары так вообще братушки. А мы относились к ним, как западу (хотя и восточному) с унизительным преклонением.

Советские идеи дружбы народов, казались современными и несомненно правильными. Города побратимы, культурные обмены, фестивали молодежи и студентов, все это очень обнадеживало и казалось, что выстраивается прекрасное будущее.

Теперь история рассказывает, что ненависть во всей Европе и тогда была руководящим чувством.

Открытые антисоветские выступления в ГДР 1953 год, в Венгрии 1956 год, в Чехословакии 1968 год, и польская «Солидарность» в начале 80 годов. Только теперь в  моих воспоминаниях становится понятным шипение и ненавистные взгляды в Литве, Латвии и Эстонии, я видел это сам.

Не хотели они так жить, как предлагали мы. Они видели нашу нищету, а к культуре относились с неуважением, считая ее вторичной. Они считали, что мы действительно тот самый «Скотный двор», который описывает Оруэл.

Правда оказалась в том, что весь восточный блок в материальном отношении отстал от запада. Не смог создать изобилия и качества товаров. В варшавском музее коммунизма показывают полные ненависти документальные фильмы о временах социализма. Виноватыми в своем отставании он считали нас.

Молодежь моего поколения в соцстранах, вся мечтала уехать на запад, они лезли и прыгали через стену в ФРГ, и какие счастливые были, когда завалили стену. У нас, впрочем, тоже было много мечтающих уехать туда.

Вспоминаю встречу заводских комсомольцев с молодежью из Польши. Сколько же в них было чванства и чувства превосходства над дремучими русскими, они делали всякие унизительные замечания нам. Одна из них все время восхищалась жизнью в Англии, где недавно была, и подчеркивала, что Англия это вам не Россия. А у нас, я помню, не хватило духа защищаться и напомнить им, что они еще большее дерьмо, чем мы, страну свою отстоять не смогли и били их все кому не лень, а культура и наука у них никак не выше нашей.  Спустя много лет я подумал, что ведь это была не просто делегация польской молодежи, это были подготовленные пропагандисты. А почему они все сносно говорили по-русски? Я не думаю, что среднестатистическая польская молодежь, в то время, так владела русским. А мы были простыми советскими лохами и, конечно, никаких языков не знали.

И все же это было время, когда наша официальная пропаганда пыталась налаживать дружбу. И тот факт, что мы относились к этим полякам с уважением и никакой враждебности не испытывали и не проявляли, был результатом именно политики налаживания дружественных отношений. Даже если одна из сторон не испытывает ненависти это уже снижает тревогу, дает шанс на продолжение мира.

Сейчас слово «Дружба» забыто, нигде не увидишь названия «Дружба», а раньше каждый второй кинотеатр и каждое втрое кафе называлось «Дружба».

Уже начав эту статью прочитал в газете  «Взгляд» статью

 Дмитрий Орехов

«Нужно постоянно напоминать Западу о концлагере»  https://vz.ru/opinions/2025/6/23/1339869.html

Он объясняет ненависть к России страхом перед тем, что мы страна лагерного режима, но дальше доказывает, что это они создали концлагеря и зверски уничтожали своих и, тем более, людей в других странах.

Правда? Да, я думаю правда, и про нас, и про них. Чего нет в этой статье? Нет и намека на преодоление ненависти. По принципу «Сам такой», никакой надежды в будущем не остается.

Взаимная пропаганда ненависти ведет к войне. Но не в пропаганде дело, она только метод. Причины, как всегда исторические и экономические. Подлое желание урвать свой кусок и не дать урвать его другому, заложено в человеческой натуре, на этом строилась история и все остается так как было, с библейских времен.

Так есть и так будет.

Картина зависти, взаимной ненависти, стремление к власти, все это подробно объяснил Джон Мильтон в «Потерянном рае». Смертельная борьба бессметных, повторялась и бесконечно повторяется в мире людей.

Не люди такие, боги такие, поэтому и в людей вложили все то, что испытывали сами.

Бог дал людям основные законы, а люди под них уже оформили религии. И Бог и люди понадеялись, что религия выведет людей на правильную дорогу взаимопонимания, взаимоуважения и мирного сосуществования, но не тут-то было, религии все сделали еще хуже. Народы возненавидели друг друга еще и на религиозной почве, причем эта ненависть стала еще страшнее, чем ненависть из-за ресурсов и власти.

Советская идея дружбы народов очень обнадеживала и возвышала нашу стану прежде всего в глазах нашего народа. Как может не нравиться эта идея, ведь дружба – это значит, что всем хорошо и если кто-то сомневается и не принимает эту идею, то у него «не все дома».

Самая крепкая дружба – это дружба против кого-то. Мы пытались дружить с соцстранами против Америки и ФРГ и вообще империалистов. Враги, которых мы предлагали, не стали настоящими врагами для наших «друзей» и они мечтали, чтобы эти враги стали друзьями. И когда наша дружба кончилась, то дружить они начали против нас и эта дружба стала настоящей и самой искренней.

Сейчас понятно, что быть инициатором дружбы народов, может позволить себе тот, у кого все есть и ничего ему от других не надо. Так и было, у Советского союза было все: огромные территории, все природные ресурсы, рынки сбыта, и вера в то, что отставание в технологиях вскоре будет преодолено. Идея мировой революции была забыта и никаких причин нападать и что-то отнимать точно не было.  Миролюбивая позиция Советского союза была вполне искренней.

Все это теории и рассуждения. Тем не менее, советская пропаганда все время твердила о миролюбии, и мы верили в это, а значит и настрой в народе был миролюбивым (песня «Хотят ли русские войны»).

А реальность была в том, что и они и мы лихорадочно готовились к войне, не веря друг другу. Уж очень страшно было оказаться обезоруженным, потому что как только покажешь слабину, тебе сразу скажут, что делать и как делать.

Европа после Первой мировой войны не очень вооружалась, просто не верила, что опять все повториться. Уж очень устали и перенапряглись, хотелось просто пожить.

«Три товарища», «Фиеста», «Степной волк», отлично описывают ту эпоху.

 После Второй мировой войны, сначала не могли, не было сил, вооружаться, а потом, войдя во вкус хорошей жизни, смекнули, что Америка настолько сильная и ее одной достаточно чтобы сдерживать Россию, а самим можно еще пожить в свое удовольствие.

Советский союз сломался и развалился, армия отхлынула назад и ослабла. Европа поверила в свою победу и спокойный мир, демобилизовала остатки армий и практически остановила военное производство. Они поверили в НАТО, что все вместе они защитятся, и взяли в НАТО всю восточную Европу, это давало большую зону впереди и надежду, что война до них не докатится, все возьмут на себя славяне.

Европейские страны позволили себе разоружиться, потому, что в НАТО, они все вместе, и они несокрушимы. НАТО-это возможность хорошо жить. Каждая страна может по минимуму вкладываться в вооружения. Для того, чтобы НАТО имело смысл, нужен основной враг, ради которого и создавалась НАТО, это Советский Союз, а теперь Россия. Потерять Россию как врага очень опасно, НАТО теряет смысл, и Европа снова становится клубком враждующих государств, придется защищаться друг от друга. Как в этой логике выстраивать дружественные отношения с ними, если Россия нужна только как враг?

Было ли выступление Путина в Мюнхене в 2007 году возрождением российской агрессивности.

Предположим, что Путин выступил с ожидаемой речью покорности и полного согласия с позицией Запада. Отношения в последующие годы сложились бы вполне дружественные, Путина похлопывали бы по плечу, но Россию не пустили бы, ни в ЕС ни в НАТО. Мы чужие, мы опасные, мы враги, и от нас можно ожидать всяких неожиданностей.  Им нужно сохранять чувство превосходства, они выше в экономике, науке, технологиях, и в культуре, и общаться с нами готовы только с этих позиций. А что не правда? Они не выше?

Они выше, и мы на всех уровнях это признаем, и на правительственном, и на научном, и на культурном, и на народном. Признаем, но требуем, чтобы нас уважали и считали равными.

Была сфера, где мы точно в среднем не уступали и могли считать себя равными – это спорт. Но и здесь они нас смешали с дерьмом, еще до всякой войны на Украине, обвалили и унизили российский спорт. И опять же они нас, а не мы их, что это значит? Это значит, что они важнее и сильнее. Не они подчиняются нашим решениям, а мы подчиняемся их решениям. Мы просим разрешения вернуться, а не они просят нас вернуться.

Итак во всем – санкции объявляют они, а не мы. Санкции объявляет тот, кто сильнее. Они сильнее, и поэтому считают, что они вправе навязывать свои правила.

Не вдаваясь в то, как мы признаем их приоритеты на высших уровнях, оглянемся вокруг и посмотрим, как это выглядит на народном уровне.

Считаем ли мы, что они выше нас?

Одеваемся в простое и дешевое, но мечтаем об итальянском и французском.  Бытовую технику покупаем китайскую, но мечтаем о европейской. Хороший ремонт дома называем «евроремонт». Краска, материалы, инструмент, если оттуда, то значит хорошее, а если наше, то дерьмо.

Идем по улице, читаем: «Бристоль», «Флоренция», «Венеция», и никогда не встречается «Тула», «Шатура», «Калуга». Ну как это я назову свое кафе «Калуга», это же позорно.

Рядом с моим домом магазин игрушек и называется он не «Игрушки", а «Тойс»

А Рэп - музыка тупых неграмотных негритят в развернутых бейсболках и в штанах с висячей матней, уже 30 лет считается нашим великим искусством.

А автомобили, разве можно ездить на русской машине?

Неуважаем и презираем свою страну, но требуем, чтобы нас уважали и считались с нами.

Собственно, все это происходит уже 300 лет со времен Петра первого.

Вот, например, середина 19 века.

Монологи Потугина из романа Тургенева «Дым».

 «Бьет он нас на всех пунктах, этот Запад, — а гнил! И хоть бы мы действительно его презирали, — продолжал Потугин, — а то ведь это все фраза и ложь. Ругать-то мы его ругаем, а только его мнением и дорожим, то есть, в сущности, мнением парижских лоботрясов.»

«Удивляюсь я, милостивый государь, своим соотечественникам. Все унывают, все повесивши нос ходят, и в то же время все исполнены надеждой и чуть что, так на стену и лезут. <...> Все, мол, будет, будет. В наличности ничего нет, и Русь в целые десять веков ничего своего не выработала, ни в управлении, ни в суде, ни в науке, ни в искусстве, ни даже в ремесле...»

«Старые наши выдумки к нам приползли с Востока, новые мы с грехом пополам с Запада перетащили, а мы все продолжаем толковать о русском самостоятельном искусстве! Иные молодцы даже русскую науку открыли: у нас, мол, дважды два тоже четыре, да выходит оно как-то бойчее. - Но постойте, Созонт Иваныч,- воскликнул Литвинов. - Постойте! Ведь посылаем же мы что-нибудь на всемирные выставки, и Европа чем-нибудь да запасается у нас. - Да, сырьем, сырыми продуктами.»
 

Литвинов тотчас признал их за русских, хотя они все говорили по-французски... потому что они говорили по-французски.
 

« А у меня, осмелюсь доложить вам, из головы следующее воспоминание не выходит. Посетил я нынешнею весной Хрустальный дворец возле Лондона*; в этом дворце помещается, как вам известно, нечто вроде выставки всего, до чего достигла людская изобретательность — энциклопедия человечества, так сказать надо. Ну-с, расхаживал я, расхаживал мимо всех этих машин и орудий и статуй великих людей; и подумал я в те поры: если бы такой вышел приказ, что вместе с исчезновением какого-либо народа с лица земли немедленно должно было бы исчезнуть из Хрустального дворца всё то, что тот народ выдумал, — наша матушка, Русь православная, провалиться бы могла в тартарары, и ни одного гвоздика, ни одной булавочки не потревожила бы, родная: всё бы преспокойно осталось на своем месте, потому что даже самовар, и лапти, и дуга, и кнут — эти наши знаменитые продукты — не нами выдуманы.* »

Космос был нашей надеждой. Мы первые-это вдохновляло и давало надежду. Мы гордились. Памятник Гагарину был даже на Трафальгарской площади в Лондоне, сразу за аркой на улицу Мол. Кончилось авариями «Протона» и позором с «Луной 25».